Поцелуй Первым - Манилова Ольга

Я отказываюсь. Панически думаю, кому звонить буду, если выгрызу возможность. Марат — хороший вариант, только деньги ему заплатить не с чего. Коля обязательно поможет, чем получится, как раз деньги способен одолжить. Вася только в аварию попал и… после всего, вот так на голову ему свалиться не прокатит.

На самом деле, не переживу, если он откажется мне помочь. У физического организма есть предел на стресс. Он меня прогнал, а я за помощью прибегу?

Меня обратно в камеру возвращают. Здесь вообще неплохо, но жестко слишком.

Лежу, думаю, что смогу как-то выпутаться. Если в СМИ пойти. Жаль, тогда мы историю про записки публичной не сделали.

Условный срок, конечно, точно дадут.

Вряд ли больше трех лет сидеть буду.

Тут самое главное понять, не попаду ли в колонию строгого режима и что делать с Ваней.

Сергей Степанович его не бросит, но он пожилой слишком.

Меня ведут в уборную, тут зеркальце небольшое сбоку пристроено. Каким-то чудным образом я моложе выгляжу от стресса. Есть ссадина от того, как Матвей приложил. Это хорошо, на самом деле, хоть доказательство.

Смешно становится. Да никого доказательства интересовать не будут. Одна надежда, Марат предоставит подтверждения, что за мной псих гонялся, и может быть Вася связями поможет, если все-таки решусь попросить.

Не знаю сколько часов проходит. Самое невыносимое тут мучение.

Но меня опять в коридор, обитый лакированной древесиной, ведут. Вереница кабинетных дверей по дороге, и здесь где-то и начальник полиции восседал. Странно, что с меня наручники снимают. Ничего не объясняют.

А навстречу раскрасневшийся Ваня бежит и Вася за ним по-медвежьи вышагивает.

Обнимаю Ваню, даже смеюсь, и на Кулака глаза поднимаю. Током херачим друг друга, взглядом за взглядом, я дрожь унять не могу, как цепью обмотанная стою и смотрю. Цвета сразу яркими прорисовываются.

— Не тронул тебя? Все нормально? — басит он. Мне кажется, как-то быстро говорит. — Алиса?

Я мотаю головой и шепчу, что все нормально. Собираюсь объяснить, как все произошло. Кулак мрачнеет, видимо, разглядев ссадину и тут же приближается ко мне.

Но выплывает Петренко из-за поворота.

И на Васю менты наручники надевают. Он стоит спокойно, пока они это делают. В полнейшем оцепенении я не могу поверить в то, что вижу.

Почему он не сопротивляется!

— Вася, — на крик срываюсь. — Что происходит? Ч-что?!

— Все нормально будет, — Кулак говорит уверенно, но быстро. — Ты точно в порядке? Алиса, говори мне!

Он оглядывает меня снова и уголки его глаз расслабляются. Сталкиваемся взглядами, и лавой своей меня он глушит. Цепко удерживает взор, словно никогда добровольно не оторвется. Мне кажется, от волнения я только при помощи его взгляда на ногах и удерживаюсь. Один из полицейских вроде как тянет наручники на себя, намекая, что заключенному пора двигаться, но Кулак кременем стоит и с меня глаз не сводит.

Глава 43 АЛИСА

— Да! Ч-что это? Что происходит? Почему с меня сняли наручники?

Я задыхаюсь, словно цемент в легкие загнали, когда Кулак покорно следует за полицейскими по коридору.

— Чистосердечное, пожалуйста! — хлопает в ладоши Петренко. — Можете, когда захочете.

Пока бегу за Васей и конвоем, только тогда доходит смысл слов.

— Что происходит?! — истеричный крик остановить не могу.

Я вклиниваюсь между полицейскими и Кулаком, но меня отесняют. Козленочек пытается мне помочь, но я не понимаю почему он тянет меня за руки. Полицейские чуть притормаживают после того, как Вася кивает одному снизу вверх, и тот делает длинный вдох и взглядом приказывает что-то коллегам.

— Не переживай, маленькая. Ваня и Марат знают, что делать. Иди. — Кулак головой указывает мне на коридор. Стойкий, как кремень. У меня в глазах темнеет.

— Нет! Какое чистосердечное!

— Такое, как должно быть, — самодовольно тянет Петренко откуда-то сбоку. — Что Василий Кулаков убил Матвея Валитова. А вы свободны, Чернышевская, и просьба не кричать.

Ваня меня буквально оттягивает из холла. Упрямо тащит, и откуда у него столько сил?

— Вася! Вася!

Не могу замолчать, потому что видеть подчеркнуто выпрямленную спину удаляющегося Кулака невозможно для моей психики. В мыслях только одна паника тлеет, наверно, я на грани истерического срыва, но неважно вообще! Плевать, ибо я физически не могу осознавать, что здесь происходит!

Подозрительно раскрасневшийся и покачивающийся Петренко грозится меня опять посадить, и Ваня пихает меня к выходу.

— Пошли! Он специально все сделал. Тебе нужно позвонить.

На улице надышаться не могу. Ловлю обеспокоенный взгляд козленочка, но этого недостаточно, чтобы собственное поведение под контроль взять. Он сует мне в руки телефон и ключи от машины.

— Марату нужно перезвонить, он сейчас будет, — талдычит Ваня.

Отходим к машине, даже вид простецкого автомобиля не выводит меня из оцепенения. Набираю безопасника: он уже на подходе, но просит отойти от полицейского участка.

Пока с Ваней приближаемся к фонтану, я задавливаю панику. Ну зачем, зачем он написал чистосердечное! Это же я виновата. Что будет-то теперь.

Ну уж нет, я подобное так не оставлю! Не позволю Вася и больше суток в тюрьме сидеть. Если сейчас не прояснится, пойду обратно и сама сяду.

У фонтана с уродливой статуей столько тачек и мужиков торчит, что не по себе становится. Марат не сразу нас замечает.

— Т-ты знаешь? — запинаюсь я. — Они его посадили. Вместо меня! Он чистосердечное Петренко дал.

Марат морщится и неопределенно кивает. Его руки облачены в странные длинные перчатки, потертые и разношенные.

— Он позвонил областному прокурору, но тот в отпуске оказался. Поэтому день он еще точно посидит, пока выясняют там все.

— Зачем это делать надо было? — возмущаюсь я. Смотрю и на безопасника, и даже на Ваню.

— Лучше он сидеть будет, чем ты! — выдает подросток.

— Цензурно высказаться не могу, — вздыхает Марат. — В целом, лучше на нем обвинение повисит. А сейчас… Думаю, не хотел, чтобы ты там сидела.

— Но ты говоришь уже завтра могут выяснить все с прокурором! Значит, меня выпустили бы через несколько дней.

Марат некоторое время смотрит на меня неподвижно, а потом рукой устало машет.

— Вы с ребенком езжайте домой, сейчас водителя дам. Завтра, крайний срок послезавтра выпустят его.

Если они тут навоображали, что я хоть на сантиметр из Александровки высунусь без Васи, то пусть приготовятся к кровавой битве. Несмотря на то, что Ваня со мной и это стрессовая ситуация для подростка, останемся тут, пока "ситуация" не разрешится.

Как, как он додумался до такого, когда мы имеем дело с Петренко? Там же тупую подлость на каждом шагу ожидать стоит.

— Я — не ребенок, — бурчит Ваня.

Ищу в телефоне адреса гостиниц и хостелов. Руки дрожью заходятся от внезапного чувства голода.

Есть отель через несколько улиц, но сначала подходим к круглосуточной будке, где я собираюсь покупать батончики и снеки. Собираюсь — ключевое слово. Денег-то у меня нет. Мне только телефон в участке вернули. Чудесно.

Ваня вытаскивает из кармана пачку купюр. С опущенным сердцем смотрю на протянутое.

— Он только доллары дал, — поясняет козленочек.

Становится стыдно, что первым делом подумала на воровство. Но то, что Кулак сам дал деньги Ване, не может удивления не вызывать.

Расспрашиваю как день его прошел, и мне легче на душе становится с каждым взволнованным и возмущенным восклицанием. Напугал боров, конечно, ребенка, но… Улыбаюсь, как дура. Кулак еще и заставил его кроссовки новые надеть. Наконец-то.

В номере козленочек сразу засыпает, а я байдыки бью вместо отдыха.

Сил следует набраться, но сна ни в одном глазу.

Разрываюсь между двумя мыслями.

Что человека я вчера убила, хоть и неумышленно.

Что Вася в тюрьму за меня сел и вину взял.

Каким бы Матвей не оказался… Не хочу убийцей быть. Отрицаю собственный поступок, будто что-то еще изменить можно. Но нельзя ведь. Произошедшее — реальность уже.